Неточные совпадения
— Да, — проговорил он, ни на кого не
глядя, — беда пожить этак годков пять
в деревне,
в отдалении от великих умов! Как раз дурак дураком станешь. Ты стараешься не забыть
того, чему тебя учили, а там — хвать! — оказывается, что все это вздор, и тебе говорят, что путные люди этакими пустяками больше не занимаются и что ты, мол, отсталый колпак. [Отсталый колпак —
в то время старики носили
ночные колпаки.] Что делать! Видно, молодежь, точно, умнее нас.
Через полчаса он сидел во
тьме своей комнаты,
глядя в зеркало,
в полосу света, свет падал на стекло, проходя
в щель неприкрытой двери, и показывал половину человека
в ночном белье, он тоже сидел на диване, согнувшись, держал за шнурок ботинок и раскачивал его, точно решал — куда швырнуть?
Кончив письмо, я еще долго стоял у окна,
глядя в безлунную звездную ночь… По полотну бежал поезд, но
ночной ветер относил звуки
в другую сторону, и шума было не слышно. Только туманный отсвет от локомотива передвигался,
то теряясь за насыпями,
то выплывая фосфорическим пятном и по временам освещаясь огнями…
И внезапно, со знакомым страхом, Артамонов старший почувствовал, что снова идёт по краю глубокого оврага, куда
в следующую минуту может упасть. Он ускорил шаг, протянул руки вперёд, щупая пальцами водянистую пыль
ночной тьмы, неотрывно
глядя вдаль, на жирное пятно фонаря.
Кончится беседа, — я иду к себе, на чердак, и сижу там, у открытого окна,
глядя на уснувшее село и
в поля, где непоколебимо властвует молчание.
Ночная мгла пронизана блеском звезд,
тем более близких земле, чем дальше они от меня. Безмолвие внушительно сжимает сердце, а мысль растекается
в безграничии пространства, и я вижу тысячи деревень, так же молча прижавшихся к плоской земле, как притиснуто к ней наше село. Неподвижность, тишина.
Мне еще больше показалось теперь, что я огорчила его, и стало жалко. Мы с Катей проводили его до крыльца и постояли на дворе,
глядя по дороге, по которой он скрылся. Когда затих уже топот его лошади, я пошла кругом на террасу и опять стала смотреть
в. сад, и
в росистом тумане,
в котором стояли
ночные звуки, долго еще видела и слышала все
то, что хотела видеть и слышать.
Я поспешил сказать о
том в наше оправдание и прибавил
в оправдание натуралистов, что денные бабочки часто принимают точно такое положение,
в каком раскладываются; что, конечно, сумеречные и особенно
ночные бабочки, когда сидят, не расширяют своих крыльев, а складывают их повислым треугольником, так что нижних крыльев под верхними не видно; но если их так и высушивать,
то они потеряют половину своей красоты, потому, что нижние крылья бывают часто красивее верхних, и, что,
глядя на такой экземпляр, не получить настоящего понятия о бабочке.
Из рощи и усадьбы Колтовича сильно потянуло ландышами и медовыми травами. Петр Михайлыч ехал: по берегу пруда и печально
глядел на воду и, вспоминая свою жизнь, убеждался, что до сих пор говорил он и делал не
то, что думал, и люди платили ему
тем же, и оттого вся жизнь представлялась ему теперь такою же темной, как эта вода,
в которой отражалось
ночное небо и перепутались водоросли. И казалось ему, что этого нельзя поправить.
Было тихо.
В окна
глядел не
то тусклый рассвет, не
то поздний вечер, что-то заполненное бесформенной и сумеречной мглой. Ветер дул
в «щели», как
в трубе, и гнал по ней
ночные туманы. Взглянув из окна кверху, я мог видеть клочки ясного неба. Значит, на всем свете зарождалось уже яркое солнечное утро. А мимо станка все продолжала нестись, клубами, холодная мгла… Было сумрачно, тихо, серо и печально.
Теперь, когда я пишу эти строки,
в мои теплые окна злобно стучит осенний дождь и где-то надо мной воет ветер. Я
гляжу на темное окно и на фоне
ночного мрака силюсь создать силою воображения мою милую героиню… И я вижу ее с ее невинно-детским, наивным, добрым личиком и любящими глазами. Мне хочется бросить перо и разорвать, сжечь
то, что уже написано. К чему трогать память этого молодого, безгрешного существа?
Один остался
в светелке Петр Степаныч. Прилег на кровать, но, как и прошлую ночь, сон не берет его… Разгорелась голова, руки-ноги дрожат,
в ушах трезвон,
в глазах появились красные круги и зеленые… Душно… Распахнул он миткалевые занавески, оконце открыл. Потянул
в светлицу
ночной холодный воздух, но не освежил Самоквасова. Сел у окна Петр Степаныч и, глаз не спуская, стал
глядеть в непроглядную
темь. Замирает, занывает, ровно пойманный голубь трепещет его сердце. «Не добро вещует», — подумал Петр Степаныч.